База данных Backrooms

— Да хватит уже умно говорить, — сказал Шаповалов, голос которого после нескольких рюмок водки был пропитан противным душком. — Ума мне уже хватит, вон, сколько статей про всяких сущностей написал и изучил. А тебе проще надо быть. Ну смотри, нет, не туда! Посмотри на запястье! У тебя там часики, верно?

Его собеседник пьяно и утвердительно угукнул.

— Подумай головой, тут свой рационализм! Вот ты носишь их, всё время носишь, а они всё тикают и тикают…

— Нет, ну ты ж начинал о другом, Шапик, мы говорили о твоём атеизме, разве не так? А ты про какую-то бурду с часами мне гонишь…

— Дослушай ты! Вот они тикают и тикают, но тут вдруг — бам! Поскользнулся и их о пол ударил.

— А почему именно так?

— Ну ты представляешь, совсем недавно на А-55 случилось, я дверь открываю, а там пол мокр…

— Да забей уже… Ну, сломались они, что дальше-то?

— Ну, а дальше у этих твоих часиков одна маленькая шестерёнка погнулась. В итоге все другие стали неправильно вертеться. Потом тебе эти часы вместо воскресенья, вторник покажут. Если кратко, то так и человек… Эй, Ген?..

Гена, во время этой умудрённой беседы заснул.

— Ген, — шепотом сказал Шаповалов, пока тряс его за плечо. — Слышишь?! Давай лучше на диванчик ляжешь… Пойдём, пойдём, на диванчике легче будет.

Геннадий проснулся, открыл глаза, подвигал ногой, которая запуталась не то в скомканном одеяле, не то в своих же штанах и грозно вытащил свою голову из загадочного ночного Закулисья, прямиком в испещрённую бледным светом комнатку. В его медленно просыпающийся мозг вгрызались острые мысли. Они были словно круглые черви, — то и дело пытались коснуться всего этого беспорядка, который учинил неведомо кто в его комнате. И этот бардак по правде был хтоническим: в его обители царил настоящий хаос. Присмотревшись, можно было бы списать всё это на современное искусство, тут всё было выверено. Небольшая лужа на бетонном полу разделяла его комнату надвое. На одной стороне лежали ШиШ'ы, на другой была недоеденная палка колбасы, а перевёрнутый и сломанный около ножек стул со столом, вносили во всё это какой-то военный подтекст.

Пару раз шагнув в это искусство, Гена смог полностью избавиться от штанов (его ремень, словно змея вцепился в его ногу, и не отпускал до последнего), Геннадий, как и прежде, начал наводить порядок в своей голове. Он пытался углубиться в свой мозг. На языке внезапно пробудился рецептор, который явственно предвещал скорое отторжение желудка. Такое же ощущение было и в его душе. Казалось, что его беспокойство связано с вчерашним диалогом, хоть его содержание, как впрочем, и саму изначальную тему, он уже подзабыл. Как будто та мысль с их диалога застряла в мозгу, отделившись от всех иных. Теперь это ощущалось как странное и бесформенное нечто посреди знакомых образов. Это чувство было холодным, чёрствым и кисловато-горьким.

“Вспомнить бы, — задумался Гена, — мы же о чём-то говорили… Вроде о каких-то часиках? Но о часах я всё помню, мы на них с нашего атеизма перешли. Ну, а потом я на диван лёг. На нём-то я и бредил… Час может?.. Может два. В тот-то момент что-то и почудилось. Но… ммм… было ли это взаправду?.. Не вспомню”.

Открыв полупьяные глаза, Геннадий наблюдал вокруг себя светлую комнату. Он слегка щурился из-за яркого света. Чуть прождав, пока его глаза привыкнут к освещению, он в конце концов ослабил свою хватку и случайно закрыл их вновь. Присмотревшись ко тьме, он заметил внутри себя бездонную яму, в которой скрывалась та самая чумная мысль.

Чувство безысходности преследовало Гену всё утро. Он поймал себя на мысли о том, в чём же на самом деле заключалось замешательство. Если быть кратким, то Геша подсознательно не хотел вспоминать эту мысль, словно он инстинктивно, прямо как ребёнок, боится какой-то неведомой, зелёной травы. Однако в один момент он потерял свою нить размышлений, где-то в комнате рядом постучали и заскрежетали. В тот же момент его измученная мысль вылетела из головы Гены и легла на шершавый от долгих попоек язык, и он сказал:

— Густ.

"Совсем недавно говорили о Боге. Теперь оказалось, что мы оба верующие, да только каждый по-своему. Шаповалов сказал, что на каждое собрание КВЗ он берёт с собой отрезанное ухо Гончей, а если речь идёт о жизни и смерти, то на всякий случай перед входом, он дёргает дверную ручку три раза. От похожих действий он получает некий импульс в мозг, именно в нём и заключается вся та уверенность в себе, что порой помогает ему подсознательно."

Гена в тот момент хотел уже рассказать об очередном случае на А-1, но вдруг осёкся, и даже неожиданно для самого себя начал говорить какими-то обобщёнными терминами: “Бога нет, и каждый персонифицирует его для себя сам, у каждой единой души существует личное мнение об этом понятии. Это чувство возникает из каких-то давно рассказанных сказок. То носит название священных писаний. И у каждого есть свой отдельный, придуманный, взятый словно из каких-то самосборных стеллажей для игрушек, созданный Кукла-Бог”.

— Кукла-Бог, — смеясь говорил Геннадий, — это типо солянка из твоего разума, сделанная тобою же всемогущая фигура.

На него ошарашенно смотрел Шапик, их диалог не клеился. Гена долго крутился, вдыхал и выдыхал едкий от душка из его же рта воздух и всё думал об этом странном существе, которое он придумал для себя. Бог…
И если всё-таки подумать: огромные сущности и бутылка водки, немудрёные диалоги и дурацкие кожаные ремни, статьи на общей Базе данных — и как это? Разве всё так просто?
И об этом “материальном” думал Гешка. Под всем этим явно скрывается что-то внематериальное, даже духовное… Это и будет для каждого Богом, — да таким, что сможет вместить в себя, оставшиеся, привычные нам вещи.

Его привёл в чувства вставший через несколько часов Шаповалов. Он уже опаздывал на сборы, которые проводились еженедельно для всех сотрудников КВЗ. Обычно такое проворачивалось для исследования новых уровней. Гена провёл его до двери и попрощался с ним, сегодня он не дёргал ручку несколько раз. Сделав этот привычный утренний поход, Геша вновь сел на своё лежбище, и внезапно, когда он стаскивал с себя недавно надетые брюки, в его мозг въелась та же мысль, тот же горько-кислый вкус на языке. Испытав то противное и скользкое чувство, он прекратил раздеваться. Вместо этого он ошеломлённо упал на кровать. Затем, благодаря своему до сих пор слегка пьяному мозгу заснул.

Прошло множество часов неспокойного сна. На всём его протяжении где-то рядом присутствовало какое-то непонятное чувство. Но если быть честным, то чувство Гешка сравнил с “пущенным со снежной горы комом снега, который постепенно обрастал и налипал на его мозг большим страхом, кислотой, неприятной горьковатостью и безнадежностью”.

— Густ! — внезапно крякнул Гена. И ведь действительно… всё родилось в этом слове. Как и он, родился утром, словно новорождённым, вместе с ним. Именно оно вспыхнуло из утреннего света яркой лампы над его головой. То была горькая для него самого ясность, и именно она была сейчас в центре тёмного, блевотного, внутреннего образования его мозга.

“А что такое этот — „Густ“? — Начал кумекать Геннадий с задумчивой гримасой на лице. Чуть подумав об этом нелепом вопросе, он перевернулся на другой бок. — Густ!.. Да и ничто это не значит, чего это я заладил?”

Как только его похмелье прошло, он привёл всё, в том числе и себя в порядок. Геша смотрел в импровизированное зеркало со сломанной машины. Он наблюдал за собой, причёсывая несколько прядей волос поперёк их естественного роста. Когда он делал это, то представлял, что никто не увидит его плешивость и постепенно подступающую старость. Но он не был честен с самим собой. Геша и сам понимал, что такими методами вызывал лишь многочисленные насмешки коллег. Впрочем… противное шевеление в его мозгу одной утренней надоедливой мысли затихло вместе с этим бессмысленным диалогом с самим с собой. Обрадовавшись этому, он непринуждённо отряхнул свою пыльную форму и направился на общую кухню.
Немного пройдя по коридору, он внезапно схватился за ближайший косяк и прильнул к раме. Всё здание словно качнулось, так оно продержалось несколько мгновений, а затем вновь всё вернулось на своё место. Геннадий был уверен, что это как-то связано со словом: “Густ”.

— Что блять это было?! — крикнул Геша в пустой от людей коридор.

— Гу-ст… — Гу-ст… — проскрипели напоследок дверные рамы.

Убедившись, что повторного землетрясения не повторится, Геннадий решил отказаться от обеда и вернуться в свою обитель. Зайдя в свою комнатку, он решил немного почитать, чтобы успокоить себя. Минуя входную дверь, Геша метнулся к своему книжному шкафу. Там он наугад взял зелёненькую книжку с золотой эмблемой на корешке. Чуть поглядев на её внешнее состояние, он открыл книгу. Гена не решался придумывать ничего нового, как это обычно бывает, он раскрыл книгу на странице с его нынешним возрастом.

— Страница 55…

“Городские улицы сияли теплом…”

Гешка промычал.

— Что за “сияющие теплом улицы”?

Он вновь прошёлся своим взором по этим строкам и к своему изумлению, вновь налетел на слово “Густ”.

“К ебени матери, — выругался Геннадий. — Прочту лучше наших классиков!” Геша встал со своего дивана и выбрал другую книжку, на этот раз без глянца и эмблем.

“…глубоко увлекаясь смыслами, я творчество впитываю с трепетом…"

Геннадий начал истерически смеяться, даже сделал театральный жест недоумения. В его исполнении он был слишком наигранным.

— Привязалась какая-то чепуха, — сказал он громко, в сторону шкафа, — так ведь и человека с ума можно свести…

В тот день удача была не на его стороне.
Ещё одна неприятность произошла в кабинете главного нашей базы. Ему в очередной раз читали нотации по поводу его прогулов, однако привлёк уже другой факт. Казалось бы… где там взяться “Густ’у”, но нет… на тебе: слева от кресла главного висела огроменная картина. На ней была изображена гувернантка, чуть левее от которой был громоздкий стол. Таким образом даже в каких-то картинах за ним следило это злополучное слово. “Но как же оно замаскировалось… Ох… если бы я не заметил это словцо!”

Геша вышел из кабинета в подавленном состоянии. Он прошел ещё несколько метров и заметил небольшой магазинчик, в котором продавали добротное мясо за купоны Миндальной воды. “Эх… мяса бы поесть, — начал мечтать он, — наделал бы себе провианта на месяцок вперёд”. Проходя мимо, он приметил небольшого мужичка, который ловко орудовал большим топором.

— Гу! — резко выдохнул мясник.

— СТ! — просвистел топор, вонзившись в чурку. Мёртвая нога неведомо какого существа, аккуратно отделилась от основной массы.

К нему подступала тошнота. Геннадий выбежал из этой части здания. Он попытался убежать от всего этого недоразумения. Если бы у него была возможность укутаться в позу эмбриона и никого более в этом мире не видеть, он бы с радостью воспользовался ею. Но и эту мысль перекрыл огромный плакат, который упал прямиком на лицо Гены. Он остановился и аккуратно стянул его со своего лица, на нём была нарисована суровая женщина с грозной маской трагедии, а ниже было написано:
"Героические усилия сегодняшних тружеников превращают мечты Закулисья в наши триумфы!"

Геннадий закрылся в своей комнатке. Прошло около двух дней. За это время мысли о незначительном слове “Густ” превратились в бездонную яму, целиком состоящую из малых кирпичей, под которыми скрываются эти “Густ’ы”. В этом “колодце” Гена и сидел. Он всеми силами пытался выбраться из него, цепляясь за малые выступы разумности. Однако теперь он под этой разумностью подразумевал всё, что не состоит из слова “Густ”. Сам факт того, что теперь этот "Густ" глядел на него отовсюду, его уже никак не удивлял. Удивляло его лишь то, что в нём до сих пор оставалась разумность.
Геннадий пытался разобраться в том, почему в конце концов ранее он не замечал этого? Тем не менее, Геша быстро нашел ответ на свой вопрос. Всё здесь было давно наполнено этим "Густом", просто ранее он никак не смог впасть ему в душу злой чумой. Коль его там не было, то там и не был виден его внешний “Густ”, такой же грандиозный и всесильный. Не в силах более бороться с этим, он вышел из своей комнаты, а затем побежал с этого закадычного уровня вон.
Он уже знал, как ему надо поступить.

Гена бежал по какому-то лесу, попутно снимая с себя форму и пытаясь отбрасывать свои обветшалые ботинки. Расстояние до того места было совсем небольшим.

— А-А-А-А-А-В-Г-У-У-У-У-У-У-С-С-С-С-Т — направив свою голову вверх, Гена прокричал это законченное слово-провиденье.
После этого он громко шлёпнулся в грязную от мокрого снега и земли яму, он уже приготовился наблюдать, что скрывается за этим словом.

Его нашел Шаповалов, проходя по новому уровню на своих лыжах. Определил он Геннадия по торчащему из снега красному носку. После донесения об инциденте и дальнейших событий сотрудник Шаповалов исчез, не оставив и следа.